Конан

Конан

роганом Манаро в тот же миг выхватил меч и ткнул клинком в отверстие, поэтому панель не смогла полностью закрыться. Мы налегли на нее, но без толку, и тогда я поспешил за тобой, оставив Манаро возле потайной двери.
-- А зачем ты посрывал валузийскую символику? -- спросил Кулл.
-- Это я со зла, -- угрюмо буркнул Копьебой, избегая смотреть ему в глаза. Царь без единого слова кивнул. Он понимал, что это было естественным проявлением чувств взбешенного дикаря, для которого единственно возможным способом взаимоотношений с врагом была схватка.
Они проникли в сокровищницу. Ее дальняя стена была склоном холма, на котором возвышалась Камула.
-- Манаро божился, будто услышал едва различимую музыку,
-- сказал Брул. -- Да вот он, приник ухом к трещине. Эй, Манаро!
Кулл нахмурился, увидев, что рослый валузиец не изменил своей позы и никак не отреагировал на приветствие. Он прильнул к панели, одной рукой стиснув меч, не дающий закрыться секретному дверному проему, прижав ухо к широкой трещине.
Темнота позади черной щели была почти осязаемой -- казалось, за таинственным отверстием притаилась тьма, изготовившаяся к прыжку, словно огромная кошка.
Царь порывисто шагнул вперед и грубо потряс солдата за плечо. Окоченевшее тело Манаро отделилось от стены и рухнуло к ногам Кулла. В выпученных глазах мертвеца застыл ужас.
-- Валка! -- выдохнул Брул. -- Убит... Каким я был идиотом, что оставил его здесь одного!
Царь покачал головой.
-- На его теле нет крови, но -- посмотри на его лицо!
Брул пригляделся, с губ его сорвалось ругательство. Черты погибшего валузийца превратились в застывшую маску ужаса, и это явно было вызвано услышанным.
Кулл осторожно приблизился к трещине в стене. Через минуту он подозвал пикта. Откуда-то из глубины скрывающейся за стеной чернильно-черной неизвестности доносился низкий воющий звук, будто гудели призрачные трубы. Странная эта музыка звучала столь тихо, что ее с трудом можно было различить -- но и этого было довольно, чтобы уловить в ней ненависть и злобу тысячи демонов. Кулл передернул могучими плечами...

Рассказ пикта (неоконченное) Трое мужчин сидели за столом, увлеченые игрой. Через открытое окно доносился шепот легкого ветерка. Пахло розами, вином и буйно растущей зеленью.
Трое мужчин сидели за столом: один из них был царем, другой -- принцем, наследником древнего именитого рода, третий
-- вождем воинственного варварского народа.
-- Я выиграл! -- радостно промолвил Кулл, царь Валузии, передвинув одну из фигурок слоновой кости. -- Бью своим колдуном твоего воина, Брул.
Пикт кивнул. Он не отличался, подобно царю, гигантским ростом, но был хорошо сложен, поджар и жилист. Если Кулл был тигром, то Брул -- леопардом. Смуглый как все пикты, он имел начисто лишенное мимики привлекательное лицо, крепкую шею, тяжелые квадратные плечи, мощную грудную клетку, обвитые жгутами мускулов руки и ноги -- черты, характерные для всех представителей его народа. Но в одном Брул отличался от своих соплеменников, -- если их глаза обычно бывали мерцающе-карими или иссиня-черными, то его очи полыхали глубокой синевой.
Видно, когда-то в пиктскую кровь влилась струя крови кельтов или дикарей Севера, что жили разрозненными группами в ледяных пещерах близ Полярного Круга.
-- Да, Кулл, колдуна одолеть нелегко, -- согласился пикт.
-- Как в этой игре, так и в настоящей битве. Помню, я однажды едва не лишился жизни, выясняя, кто сильнее -- пиктский колдун моего народа или я. На его стороне были чары, в моих руках -- отлично выкованный клинок...
Брул сделал паузу, чтобы выпить красного вина из кубка, стоящего у его локтя.
-- Поведай нам эту историю, Брул, -- настойчиво попросил третий игрок, Ронаро, отпрыск великого дома Атл Воланте -- изящный молодой человек с гордо поднятой головой, лицом интеллектуала и проницательными темными глазами; настоящий патриций, принадлежащий к элите просвещенной аристократии, которым могла бы гордиться любая нация. Двое других его товарищей были в этом смысле полной ему противоположностью. Он родился во дворце, они -- один в плетеной хижине, другой в пещере. Родословная Ронаро насчитывала две тысячи лет и многие поколения герцогов, принцев, поэтов, государственных мужей и, наконец, царей. Брул мог смутно припомнить несколько ближайших предков, среди которых были вожди с выбритыми головами, свирепые воины в боевой раскраске и уборах из перьев, шаманов в масках из бизоньих черепов и ожерелий из фаланг пальцев, одного-двух островных царьков, правивших мелкими деревеньками, да парочку легендарных героев, считающихся полубогами за подвиги или массовые убийства. Кулл и вовсе не знал даже собственных родителей.
Но все трое держали себя как равные, и равенство это было превыше знатности и происхождения, -- равенство аристократии Рода Человеческого. Люди эти были истинными патрициями, каждый в своем роде. Предки Ронаро были правителями, Брула -- бритоголовыми бойцами, Кулла -- могли быть и рабами, и вождями.
Но в каждом из троих мужчин содержался тот загадочный элемент, который выделяет личность из толпы.
-- Ну что ж, -- глаза Брула заволокло пеленой воспоминаний. -- Случилось это в пору моей юности... Да-да...
Тогда я впервые отправился в военный поход, хотя и до того мне уже случалось убивать людей -- в ссорах, на рыбалке и на пирушках, где собиралось все племя. Но я еще не украсил себя шрамами, отличающими членов клана воинов. -- Он указал на обнаженную грудь, и слушатели увидели три небольших горизонтальных линии -- татуировку, еле различимую на бронзовой от загара коже пикта.
Ронаро смотрел на рассказчика во все глаза. Ах, эти варвары, они с их первобытной энергией и буйным темпераментом завораживали юного принца. Годы, проведенные в Валузии в качестве одного из сильнейших союзников империи внешне изменили пикта, покрыв его легким налетом культуры. Но под этим внешним лоском продолжала бурлить неприрученная, слепая черная дикость древности. Куда значительнее подобные изменения затронули Кулла, -- некогда воина из Атлантиды, ныне царя Валузии.
-- Так вот, Кулл, и ты, Ронаро, -- продолжал пикт. -- Мы, жители Островов, люди одного народа и одной крови, но разных племен, каждое с характерными только для него одного традициями и обычаями. Своим верховным правителем мы признавали Найела с Татели. Власть его была необременительной. Он не вмешивался во внутренние дела племен и родов, и даже не взимал, как это делают валузийцы, подати и налоги ни с кого, кроме кланов, живущих на острове Татель -- Нарги, Дано и клана Китобоев. За это он помогал им, если они начинали войну с другими племенами.
Но ни мой клан Борни, ни другие не платили Найелу дань. Он не вмешивался, когда племена принимались воевать друг с другом -- до тех пор, пока они не задевали интересы тех, с кого он взимал налоги. Отгремела очередная война, и он становился третейским судьей и его решения считались окончательными -- сколько вернуть захваченных женщин, сколько прислать лодок с платой за разрушения и пролитую кровь и все такое. А когда лемурийцы, кельты или иной заморский народ, а то и просто банды безродных грабителей нападали на Острова, он собирал кланы вместе и отправлял их в бой, заставив забыть о распрях и сражаться плечом к плечу... Но Найел был непрочь усилить и расширить свою власть и знал, что во главе своего, очень сильного, клана и при поддержке союзной Валузии он мог бы покорить одно за другим все островные племена. Но знал он и то, что при этом он лишился бы мира и покоя до той поры, пока остается в живых хоть один из Борни, Сунгара или из Волков-Убийц...

Дети ночи Помню, как-то собрались мы вшестером в причудливо оформленном кабинете Конрада, заполненном экзотическими реликвиями со всего света и длинными рядами книг. Чего тут только не было -- от Боккаччио в издании "Мэндрейк Пресс" до "Missale Romanum", напечатанного в Венеции в 1740 году и заключенного меж двух дубовых дощечек с застежкой. Клементс и профессор Кирован тут же жарко заспорили по поводу одной, давно занимавшей обоих антропологической проблемы. Клементс отстаивал теорию особой, в корне отличающейся от других, альпийской расы, профессор же утверждал, что эта так называемая раса не что иное, как просто одно из ответвлений исконного арийского древа,
-- возможно, результат смешения каких-то южных средиземноморских народов и нордических племен.
-- Но как вы объясните их брахицефалитизм [брахицефалы (лат., букв. "короткоголовые") -- антропологический тип, отличающийся равной шириной и глубиной черепной коробки. У доликоцефалов череп вытянутой, некруглой формы. (Прим.
переводчика)]? -- спросил Клементс. -- Средиземноморцы имели черепа вытянутые, равно как и арийцы Севера. Так могло ли смешение доликоцефалов породить широкоголовый промежуточный тип?
-- Особые условия вполне могли внести изменения в изначально длинноголовую расу, -- огрызнулся Кирован. -- Например, Болз продемонстрировал, как формы черепа иммигрантов в Америку претерпевали существенные изменения на протяжении всего лишь одного поколения. И Флиндерс Петри на примере ломбардцев показал, как за несколько поколений люди из длинноголовых превращались в брахицефалов.
-- Но что было причиной этих перемен?
-- Науке еще многое неизвестно, -- напыщенно ответствовал Кирован, -- и потому не хотелось бы выглядеть догматиком. Никто не знает, почему переселенцы британско-ирландского происхождения в районе австралийской реки Дарлинг имеют явно выраженную тенденцию к необычно высокому росту -- их еще прозвали за это Кукурузными Стеблями -- и почему за несколько столетий, проведенных в Новой Англии, у них разительно изменилось строение челюстей. Вселенная полна необъяснимого.
-- Что означает: неинтересного, если верить Мэчену, -- засмеялся Тэверел.
Конрад покачал головой с самым серьезным видом:
-- вынужден с вами не согласиться. Для меня неизведанное всегда таит в себе огромную притягательность и мучительное очарование...
-...Которое, без сомнения, и объясняет присутствие всех этих работ по колдовству и демонологии, которые я вижу на ваших полках, -- произнес Кетрик, поведя рукой в сторону книжных залежей.
Тут позвольте мне пару слов сказать о Кетрике. Все мы шестеро были, если можно так сказать, одного и того же племени
-- англичане и американцы британского происхождения. При этом под британцами я подразумеваю исконных обитателей Британских островов. Мы принадлежали к различным родам английской и кельтской кровей, но основа у них единая. Только Кетрик выглядел в нашей компании чужеземцем. Внешние отличия сильнее всего проявлялись в его слегка раскосых глазах, янтарного, почти желтого цвета. Порой, под определенным углом зрения, разрезом глаз он чрезвычайно походил на китайца. Неудивительно, что окружающим сразу бросалась в глаза эта черта, столь необычная в человеке чистейших англо-саксонских кровей.
Семейные легенды приписывали эту странность некоему дородовому влиянию (что было, на мой взгляд, весьма спорным), а профессор Хендрик Брулер как-то раз назвал проявившийся в Кетрике каприз природы атавизмом и причудливой реверсией к далекому предку монголоиду, хотя, насколько было нам всем известно, никто из его родственников и ближайших предков не имел подобных отклонений.
Кетрик был родом из уэльсской ветви сассекских Кетриков и его родословная нашла свое отражение в Книге Пэров. Там вы можете проследить долгую линию его пращуров, тянущуюся едва не с допотопных времен. И ни малейшего следа какого-либо смешения с монголоидами вы в этой генеалогии не найдете. Да и откуда ему взяться в старой саксонской Англии? Имя "Кетрик" было модернизированной формой от "Седрик". Семья эта обосновалась в Уэльсе еще до вторжения датчан-викингов и ее наследники-мужчины последовательно вступали в браки только с представительницами английских семей, что сохраняло чистоту крови знатных и могущественных Седриков Сассекских, стопроцентных англосаксов.
Единственным отклонением от нормы стал Кетрик с его странными глазами. Сам же он был интеллектуалом и верным товарищем, привыкшим скрывать под маской напускного равнодушия и отстраненности пылкую и чувствительную натуру...
В ответ на его слова я, смеясь, заметил:
-- Конрад гоняется за всем устрашающим и таинственным подобно тому, как обычные смертные -- за романтическими переживаниями и острыми ощущениями. Его книжные полки ломятся от самого разного рода восхитительнейших кошмаров.
-- Да, -- кивнул хозяин, -- и некоторые из них -- настоящие раритеты. По, Блэквуд, Матурин... а вот, взгляните, редкостная вещица: "Страшные таинства" маркиза Гросского, подлинное издание восемнадцатого века.
Тэверел придирчиво исследовал ряды книг:
-- Любопытно, беллетристика о сверхъестественном будто соперничает с серьезными монографиями о колдовстве, вуду и черной магии.
-- Верно. Но ученые и хронисты бывают порой невыразимо скучны, беллетристы же -- никогда, я имею в виду, разумеется, мэтров. То же жертвоприношение вудуистского ритуала можно сухо и педантично описать, изъяв из него все таинственное и фантастическое, и оно будет выглядеть просто подлым и мерзким убийством. А произведения некоторых весьма уважаемых мною, мастеров литературы ужасов -- такие, как "Падение дома Ашеров" По, "Черная печать" Мэчена или "Зов Ктулху" Лавкрафта -- ничуть не уступая в реалистичности документальным и даже научным работам, куда более экспрессивны и впечатляющи. Вместе с ними читатель с замирающим сердцем погружается в сумрак тайн и неоткрытые миры воображения... Но вот вам и совершенно противоположный пример, -- продолжал он. -- Словно начинка в сэндвиче из страшных историй Гюисманса и Уолполовским "Замком Отранто" притаились "Безымянные культы" Фон Юнцта. Будучи далеко не беллетристикой, эта книга не даст вам спать спокойно ночь напролет!
-- Я читал ее, -- сказал Тэверел. -- И убежден: автор -- сумасшедший. Его трактат -- нечто напоминающее монолог маньяка, то нагромождение конкретных фактов, выстреливаемых со скоростью пулемета, то невнятный и бессвязный лепет.
Конрад тряхнул головой:
-- И только на основании его странной манеры изложения вы готовы считать автора психопатом? Но что, если он просто не мог отважиться доверить бумаге все, что знал, и все эти недомолвки и двусмысленности -- туманные намеки, ключи к загадкам для тех, кто знает?
-- Вздор! -- встрял в разговор Кирован. -- Не думаете же вы, что описываемые Фон Юнцтом кошмарные религии и секты уцелели доныне, если признать, что они вообще существовали где-либо еще, кроме перенаселенного призраками мозга помешанного поэта и философа?
-- Он не первый прибег к иносказаниям. Вспомните великих поэтов древности. Люди издавна, сталкиваясь с космическим знанием, намекали на него миру в зашифрованных строках. Помните странные слова Фон Юнцта о "городе в опустошении"? А что вы думаете о строках Флеккера Петри: "Вниз нет пути! В пустыне каменистой Где роза зацвела, как люди говорят, Но не алеют лепестки, и дивный Цветок не источает аромат."?
-- Но, в отличие от иных, приобщившихся к секретам этого мира, Фон Юнцт с головой погрузился в запретные таинства. К примеру, он один из немногих людей, читавших "Некрономикон" в оригинальной греческой версии.
Тэверел пожал плечами и затянулся трубкой. Профессор Кирован никак не отреагировал на последнюю реплику, хотя ему, равно как и Конраду, довелось покопаться в латинском переводе книги, где он нашел немало вещей, которые, как объективный и беспристрастный ученый, не мог ни объяснить, ни опровергнуть.
-- Ну хорошо, -- сказал он после некоторой паузы. -- Я готов допустить, что в прошлом существовали культы таких непостижимых и жутких божеств как Ктулху, Йог-Сагот, Цатоггуа, Голгорот и им подобных, но ни за что не поверю заверениям, будто пережитки этих культов притаились в темных закоулках

-- К нашему общему изумлению, -- ответил ему Клементс. Это был высокий худощавый мужчина, до крайности молчаливый, выглядевший старше своих лет по причине жестокой борьбы с бедностью в юные годы. Он занимался литературной деятельностью, ведя -- что характерно для людей искусства -- странную двойную жизнь: ради хлеба насущного плодил романы в мягких обложках, а свое подлинное артистическое "я" выражал в публикациях редактируемого им "Раздвоенного копыта" -- новаторского поэтического журнала, чьи причудливые изыски не раз повергали консервативную критику в шоковое состояние.
-- Помнится, однажды вы с Тэверелом обсуждали так называемый культ Брана, упоминаемый в книге Фон Юнцта, -- проговорил Клементс, набивая трубку листовым табаком, на удивление вонючим.
-- И насколько можно было понять из его недомолвок, -- фыркнул Кирован, -- Фон Юнцт считал, что он существует до сих пор. Абсурд!
-- Так вот, -- кивнул Клементс, -- я как-то, еще совсем мальчишкой, работал в одном университете и моим соседом по комнате был парень столь же бедный и амбициозный, как я сам.
Сегодня это очень известный человек, и назови я вам его имя, вы были бы поражены. Он принадлежал к шотландскому роду из Гэллоуэя, но при этом был совершенно не арийского типа... Все это строго между нами, вы понимаете... Сосед мой разговаривал во сне. Я стал прислушиваться и сводить воедино его бессвязные речи. Тогда я впервые услыхал о забытом древнем культе, упоминаемом Фон Юнцтом; о короле, правившем Темной Империей, ставшей преемницей державы еще более древней и таинственной, уходящей корнями в каменный век; и об огромной пещере, где высится Темный Человек -- изваяние Брана Мак Морна, с потрясающим правдоподобием высеченное из камня рукой безвестного мастера еще при жизни великого короля и к которому каждый из почитателей Брана совершал хотя бы раз в жизни паломничество. Да-да, культ этот и сегодня жив среди потомков народа Брана. Они словно тайный подземный поток, текущий в великий океан жизни, в ожидании дня, когда статуя Брана внезапно задышит и оживет, явится миру из гигантской пещеры и возродит свою забытую империю.
-- И какой народ населял эту империю? -- спросил Кетрик.
-- Пикты, -- отозвался Тэверел, -- несомненно, этот народ, известный позднее как дикие пикты из Гэллоуэя, преобладавший некогда над кельтскими племенами. То была, вероятно, помесь гэлльской, уэльсской, тевтонской и еще невесть какой кровей.
Взяли они свое имя от более древней расы или, напротив, дали ей свое собственное, это вопрос, который еще предстоит разрешить.
Фон Юнцт, говоря о пиктах, имеет в виду низкорослый темнокожий народец средиземноморских кровей, который принес в Британию неолитическую культуру. Первые обитатели этой страны, послужившие впоследствии фактической основой для создания легенд о Маленьком Народе: духах земли, гоблинах и им подобных.
-- Не могу согласиться с последним утверждением, -- заявил Конрад. -- Предания и мифы приписывают подобным персонажам нечеловеческий внешний вид и патологическое безобразие. Их никак нельзя связать с пиктами, хотя они и внушали ужас и отвращение арийским народам. По моему мнению, средиземноморцам предшествовало племя монголоидного типа, чрезвычайно низкоразвитое, о котором эти легенды и...
-- Правдоподобно, -- перебил его Кирован. -- Но с чего вы взяли, что они и эти, как вы их называете, пикты столкнулись именно в Британии? Мы находим истории о троллях и гномах повсюду на континенте и куда логичнее было бы предположить, что и средиземноморские и арийские племена принесли эти легенды с собою на острова уже в готовом виде. А они должны были иметь весьма премерзкую внешность, эти монголоиды, а?
-- Тогда вот вам кремневый молот, -- парировал Конрад, -- найденный шахтером на возвышенностях Уэльса и переданный мне.
Посмотрите и постарайтесь мне объяснить, почему он столь миниатюрен, в отличие от большинства орудий той эпохи? При этом, выглядя почти детской игрушкой, он на удивление тяжел и, без сомнения, мог наносить смертоносные удары. Я взялся самолично приладить к нему ручку, но вы бы знали, насколько непросто оказалось подогнать ее и сбалансировать орудие!
Мы во все глаза рассматривали находку. Она была тщательно обработана и отполирована, подобно прочим неолитическим артефактам, которые мне доводилось видеть, и все же, как и сказал Конрад, разительно отличалась от них. Несмотря на малые размеры, предмет вызывал необъяснимо тревожные ощущения и зловещие ассоциации с жертвенным кинжалом ацтеков. Конрад сделал дубовую рукоять с таким мастерством, что она казалась неотъемлемой частью молота, изначально ему принадлежащей. Он даже повторил прием оружейников каменного века, зафиксировав молот в расщепленном конце рукоятки полосками сыромятной кожи.
-- Бесподобно! Эх, -- Тэверел сделал неуклюжий выпад к воображаемому противнику и едва не разнес вдребезги бесценную вазу. -- Э-э, ну, баланс у этой штуковины ни к черту. Готов довести ее до ума. Все мои знания по механике к вашим услугам.
-- Позвольте мне взглянуть, -- Кетрик взял молот и повертел его в руках, словно пытаясь разгадать секрет правильного с ним обращения. И вдруг, скривившись от беспричинного раздражения, размахнулся и нанес сильный удар по щиту, висящему на стене. Я успел заметить, как чертова штука взвилась в его руке словно взбешенная кобра, потом рука Кетрика пошла вниз. До ушей моих донесся предостерегающий тревожный крик -- а затем пришла темнота, вместе с ударом молота по моей голове.

x x x

Я медленно выплывал из небытия. Сперва пришло ощущение слепоты и полное непонимание, кто я и где; потом смутное осознание собственного бытия и боль от чего-то твердого, вдавившегося мне в ребра. Наконец туман перед глазами рассеялся и я полностью пришел в себя.
я лежал спиной на траве, наполовину скрытый низким подлеском, голова нещадно болела. Волосы спутались и слиплись от крови, словно с меня пытались снять скальп. Глаза прошлись сверху вниз по обнаженному (если не считать набедренной повязки из оленьей шкуры и грубых кожаных сандалий) телу и не обнаружили ни одной раны. А ребрам досаждал мой собственный топор.
Тут ушей моих достигло отвратительное бормотание и подстегнуло мои чувства и память. Звуки эти напоминали какое-то наречие, но скорее не человеческий язык, а многократно повторяющееся на разные лады шипение клубка больших змей.
Я осмотрелся. Меня окружала мрачная чащоба леса. Поляну, где я лежал, скрывала такая глубокая тень, что даже в дневном свете здесь царил вечерний полумрак. Лес -- гигантский, непроницаемо-темный, холодный -- замер. Вокруг стояла мертвая тишина.
Поляна вокруг напоминала бойню. Я ощутил щемящую боль в груди, разглядев страшно изувеченные тела пятерых людей. А вокруг них собрались... существа. Наверно, это были люди какого-то иного племени, но я бы не решился назвать их таковыми. Низкорослые, коренастые, с широкими массивными головами, слишком большими для их приземистых тел. Свалявшиеся в паклю вьющиеся волосы обрамляли плоские квадратные лица с приплюснутыми носами и глубоко посаженными раскосыми глазами.
Их безгубые рты напоминали резаные раны. Как и я, они были одеты в звериные шкуры, но худшей выделки, вооружение их состояло из небольших луков и стрел с кремневыми наконечниками, каменных ножей и дубин. Эти твари общались между собой на отвратительном, шипящем языке рептилий, столь же мерзостном, как и они сами.
О, как я ненавидел их! Теперь, когда я вспоминаю, в моем мозгу снова разгорается ярость... Мы отправились на охоту, шестеро юношей из Народа Мечей и заплутали в сумрачном лесу, который наш клан обычно избегает. Утомленные охотой, мы остановились на отдых, -- мне выпало первому нести караул, ведь ночевать без часового в этих местах было небезопасно. Я безмолвно закричал от стыда и отчаяния. Ведь я заснул, предал своих товарищей! И теперь они лежали там, изрубленные и изрезанные на куски, зверски убитые во сне тварями, которые никогда не отва

на главную страницу

Хостинг от uCoz